Она понимала, что в это мгновение бросает на кон собственную жизнь, причем отнюдь не в равных ставках один к одному. Теперь или сработает, или нет. Судя по всему, сработало, даже лучше чем хотелось бы. Оскорбление, да еще брошенное принародно, оказалось из тех, что и в самом деле смывают лишь кровью, причем сразу, не задумываясь, как обвинение в мужеложстве. Елена встала одна против четверых бойцов, которые уже не думали о последствиях. Здесь женщине, скорее всего, и пришел бы конец, не ворвись на второй этаж черный тигр.
Раньян с ходу метнул столовый нож в голову ближайшего убийцы, попал точно в лоб рукоятью, погасив атаку. Сразу же плечом толкнул Елену, сбил с ног, одновременно перехватывая ей кисть и вывернуврукоять мессера. Женщина даже не успела понять, как он это сделал, а полностью осознала все, уже приземлившись на доски пола. Ближайший «шнырь», который решил, что он здесь самый резкий и бросился на Раньяна со стилетом, получил от бретера страшнейший пинок под колено и завыл, хрустя покалеченным суставом.
Раньян очертил хищно сверкающим клинком полукруг, обозначая границу, за которой ждала смерть, и пересечь ее никто не решился. Елена вскочила как пружинка, с ножом в руке, встала так, чтобы прикрыть нежданного помощника с правого бока. Увечный орал, как грешник на сковородке, пока бретер не отправил его в нокаут рукоятью мессера, попутно лишив части зубов.
— Вызов! — гаркнул Раньян на все заведение. — Честный вызов!
Тишина расходилась по кабаку (что на самом деле был почтенным трактиром с историей), словно круги от брошенного камня, будто волны от стремительного корабля. Крики замирали, шум угасал, вынутые мечи опускались.
— Я Раньян! — провозгласил мечник. — Я мастер клинка, обученный шестнадцати простым и шестнадцати сложным приемам! Магистр Высокого Искусства! Кто-то, быть может, знает меня по прозвищу Чума!
Последнее слово загуляло в пространстве, повторяемое многократно — с удивлением, непониманием, любопытством, почтением. Ибо прозвища великих мастеров передавались из уст в уста, умножая славу хозяев.
— Я свидетельствую, что здесь брошен вызов! — повторил Раньян, склонив по-бычьи голову, держа в поле зрения всех, кто мог представлять угрозу. За спиной оказались перила галереи, так что бить сзади было некому.
— Она баба! — крикнул в ответ один из «Бэ», самый широкий и кряжистый. — Баб дерут, они не кидают вызовы!
— Вызов честен! — с нажимом повторил бретер. — Она одета как мужчина, она вооружена как мужчина и обучена как боец! Я сам учил ее и ручаюсь за то, что она может драться!
Четверка переглядывалась с неописуемым выражением запредельного недоумения на смуглых лицах. Примерно так же вели себя прочие завсегдатаи, не очень понимая, как следует реагировать. Жизнь любого цеха подчинена традициям, всякое действие измеряется шаблоном желательного и нежелательного поведения. Но подобного прежде не бывало, поэтому не имелось и прецедента, который подсказал бы как поступить далее.
— Чего хотите!? — зычно проорал кто-то снизу, невидимо, но с властной уверенностью. Надо полагать, авторитетный человек, имеющий вес в буйном обществе людей меча.
Елена чувствовала массивную фигуру Раньяна по левую руку, как звезду, чья масса притягивает все в пределах досягаемости. Как гранитную скалу, на которую можно опереться, защищая спину. И, отчетливо, разделяя каждое слово, так, чтобы услышали все до единого, произнесла:
— Они убили невиновного, убили подло и бесчестно. Земной суд оправдал их, но я обвиняю и взываю к высшей справедливости. Я требую испытания поединком! Я требую Божьего Суда!
_________________________
Считается, что дополнительный нарратив это дурной тон, непрофессиональная работа, но я решил — описаний и так с избытком, поэтому вынес отдельно необходимое пояснение.
Как правило, современный человек не видит разницу между божьим судом и дуэлью, считая их фактически синонимами. Это не так. Ордалия сама по себе — именно Суд, то есть признание, что людское правосудие не в силах установить истину и/или покарать злодея, поэтому вынуждено обратиться к высшей инстанции, напрямую к воле господней. Это не анархическое насилие «Бог на моей стороне, будем драться!», а строгая процедура, которая назначалась и чье производство жестко контролировалось. Такого рода «дознание» могло происходить в самых разных формах, включая знаменитые испытания огнем и водой. И поединком в том числе. Причем судьи стремились максимально уравнять шансы поединщиков, чтобы лишь чистая воля господня определила исход.
А дуэль, хотя и вышла из традиции судебного поединка (отсюда очень лояльное отношение к предательским ударам в спину и прочим эксцессам), фактически противоположность ему. Это сугубо частное разрешение конфликта людей, которые не желают обращаться к помощи правоохранительной и судебной системы. Более того, участники вполне могут быть наказаны за то, что нарушают государственную монополию на суд и насилие.
Ойкумена по общественному строю довольно близка к Европе эпохи Ренессанса, и в ней обе традиции пока бытуют одновременно — еще в ходу божий суд, уже развивается практика более-менее привычной нам дуэли. Которая еще и круто замешана на очень болезненном вопросе, затронутом ранее персонажами — что такое дворянская честь и чем подлинный аристократ отличается от обычного человека?
Елена столь подробно обстоятельства не рефлексирует, но благодаря небольшой практике у юриста и жизненному опыту в целом суть вопроса представляет. Поэтому она не стала кидать «картель», то есть вызов на дуэль. Слишком велик шанс отказа, причем отказа, «санкционированного», одобренного обществом. В самом деле — дворяне (пусть и специфической репутации) против какой-то приблуды, мужчины против женщины, недоказанное обвинение… Может, получится, может и нет. Вместо этого Елена идет ва-банк, принародно и провокационно обращаясь к высшей инстанции, требуя, чтобы Бог указал на чьей стороне правда. Учитывая «резонансность» убийства, решение будет приниматься уже не вызванной персоной, а судом и церковью. Которые, соответственно, должны теперь оценить адекватность претензии, а также назначить условия испытания.
Елена очень сильно рискует, потому что суд может запросто приговорить оппонентов к сидению в ледяной воде или иной столь же оригинальной процедуре. Кроме того, если женщина проиграет, посмертная память Ульпиана будет опозорена навсегда.
Но… Посмотрим, что будет дальше.
Глава 25
— И что же мне теперь делать? — спросил в пустоту, обращаясь, наверное, к самому Пантократору,хилиарх, верховный настоятель Храма в Пайт-Сокхайлхейе. — Что делать со всем этим кавардаком?..
В голосе церковника звучала неподдельная грусть и еще немного тоскливой обреченности. Старший брат не удержался от усмешки, прокомментировал печаль родственника:
— Забавно повернулась жизнь. Мы поменялись местами. Помнишь, я задавался подобным вопросом, а ты дал совет? К слову, благодарствую, так все и вышло. Семья Буржадов осталась недовольна и будет мстить убийце. Но не сразу и без особого шума. Это приемлемо.
— Ну, так помоги теперь ты мне, — буркнул настоятель, тряся косичками. — На меня свалили это решение… А тут как не заверни, все плохо будет.
Он поставил серебряный кубок на стол, почти ударил металлом о лакированное дерево, не в силах скрыть злое раздражение. Граф лишь откинулся на спинку кресла, уместил руки на животе, глядя на брата с добродушной иронией.
Хилиарх не любил ходить в гости к родственнику, главным образом потому, что каждый визит напоминал о разнице в положении. Личные апартаменты младшего брата имели убранство как бы не дороже покоев старшего, однако церковник должен хотя бы внешне показывать скромность, поэтому роскошь проявлялась главным образом в цене. А Блохт-старший был избавлен от ограничений, и в его доме изобилие сочилось из каждого угла. Демонстративно и ежеминутно указывало — чего лишен младший, будучи слугой божьим. А также вторым сыном, не первенцем с первой же долей наследства.