Дворами, какими-то трущобными переулками Елену привели к небольшому домику, который был очень похож на штаб-квартиру Бадасса, только поменьше и в то же время поухоженнее. Здесь так же наблюдалось постоянное коловращение разных людей с одинаково постными выражениями на лицах. Каждый подчеркнуто интересовался лишь своими заботами, старательно не замечая ничего больше. Если возникнет проблема — найдется, кому ее решить. А если не решают, значит все идет как дОлжно. Поэтому рослая рыжеволосая женщина в мужском платье удостаивалась разве что косых и вроде бы случайных взглядов, однако ничего больше. Никто даже гримас не строил.

Забавно, подумала Елена, как меня назвали? «Gariad», почти «Riadag», то есть «Искра», если, конечно, пишется так же как произносится. Кажется, подобная перестановка букв называется анаграммой.

— Туда, — указала серая тетка на одну из дверей, очень напоминавшую дверцу в кривом сортире, даже с прорезью. — Там покажут. И выведут…

В многозначительной паузе явственно прозвучало немое «если», но Елена уже решила держать марку до конца. Она вежливо поблагодарила провожатых — теперь удостоившись по-настоящему внимательных и недоуменных взглядов, очевидно, здесь так было не принято, однако женщина помнила, что вежливость ничего не стоит, а дивиденды может принести самым неожиданным образом И шагнула к сортирной двери.

Здесь было сыро и темно. Комнатка располагалась в полуподвале, но казалось, что это каземат глубоко под землей. Сланцевая пластина в окошке служила много лет,покрылась жиром и пылью настолько, что стала похожа на линзу очков для слепого. Однако помещение, хоть и маленькое, было чистым, пол выложен квадратиками из плавленого камня, а свет давала хорошая батарея свечей, притом литых, а не маканых. Больше всего Елену впечатлило отсутствие потеков воска, их явно счищали, заботясь об эстетике убранства.

Гостью ждали два человека. Один буквально скрывался в тенях, можно было сказать лишь, что он высокий и тощий. Наверное. Второй сидел за небольшим столиком, похожим на писчую конторку. Мужчина был дороден и весил не меньше центнера, однако под салом угадывались мышцы. Брил голову и лицо, но без фанатизма, так что круглая макушка поросла щетинкой свинячьего вида. Одет просто и скромно, в неброские тона, однако чисто, на стирке не экономил. На груди мужчины висела какая-то бляха, но тусклая, символы не разобрать, впрочем, Елене показалось — в очертаниях бляхи проглядывает что-то знакомое.

Хотя здесь имелся второй стул, женщина садиться не спешила, она обозначила поклон и сказала:

— Мое почтение.

Щетинистый свинопотам пробурчал что-то неразборчивое. Скрытый в тенях промолчал.

— Позвольте сесть.

Елена выдержала паузу, с одной стороны достаточную для того, чтобы просто отметить ее наличие, с другой короткую, чтобы не успеть получить отрицательный ответ. Шагнула еще и села, скромно, руки на коленях, спина прямая.

— Дерзкая, — хмыкнул щетинистый. — Или смелая. Или глупая. Как думаешь?

Судя по кивку, обратился он к напарнику, однако тот снова промолчал, словно привидение. Что-то в движениях свинопотама показалось женщине знакомым. Не персонально, а, так сказать, шаблонно. Некая матрица жестов, которую она вроде бы уже где-то видела. И бляха эта…

— Не думает, — теперь кивок предназначался Елене. — Дурной знак.

— Почему?

— Он про суетное, преходящее не думает. Вообще. То бишь тебя для него как бы и нет. Дурной знак. Для тебя.

— Понимаю, — склонила голову Елена, не споря.

— А я вот про тебя как раз думаю. Пришла, нахулиганила. Людей побила. Хорошо, вроде не покалечила.

— Одного человека. И не просто так. Я подошла по делу. И вежливо спросила, — уточнила Елена, повторила на всякий случай, сделав ударение. — Вежливо! А эта…

Она запнулась на мгновение, решая, что в данном контексте прозвучит лучше, «лошадь» или «ослица».

— … невоспитанная женщина плюнула мне на ботинок. На всеобщем обозрении. Даже не спросив, кто и по какому делу зашел. Она поступила глупо, а я…

Тут на Елену снизошло вдохновение, а также, в конце концов, начала сказываться атмосфера сословно-цехового общества.

— … а я должна держать престиж моего… господина. Кто плюет на меня тот, считай, плюет и на его имя.

Ульпиан господином Елене не был, поскольку не принимал от нее никаких клятв, но женщина решила, что небольшое преувеличение здесь пойдет лишь на пользу.

— С этим не поспоришь, — неожиданно согласился свиноподобный мужик. — Вот и плюнула бы ей. В рожу. Были бы в расчете.

— Тогда она бросилась бы на меня сразу, — резонно предположила Елена. — И как бы дело ни пошло, сейчас на мостовой был бы не плевок, а лужа крови. И покойник. Может и не один. Средь бела дня. Шум, вопли, дурная слава, разбегающиеся клиенты. Убыток.

— А красиво говорит, — дородный мужик поделился мыслью с невидимым слушателем. Снова хмыкнул, щелкнул толстым ногтем по кружке, источавшей характерный запах. Елена посмотрела на кружку, затем снова на бляху.

— Чего уставилась?— подозрительно спросил мужик.

— Первый раз вижу палача-сутенера, — честно призналась женщина. — Удивляюсь.

— А, это бывает, — согласился бритый, поглаживая дубовую бляху на выточенной из дерева же цепочке. Добавил с подначкой. — Может, скажешь еще чего?

— Я удивляюсь, но не возмущаюсь, — пожала плечами Елена. — Так-то работа ответственная, суетная. Делать ее должен человек с понятием и уважением, которого все знают.

— Ха, — щелкнул пальцами сутенер. — Похоже, все-таки не глупая, а, что скажешь?

Тень в углу снова промолчала.

— А почему вы все так любите пиво с желчью теленка? — спросила Елена.

— Традиция такая, — машинально ответил палач, а затем уставился на собеседницу с неприятным, очень неприятным видом.

А почему бы и нет, в очередной раз подумала Елена. Что я теряю?

— Я была при тюрьме лекарем. Знала мастера Квокка. Он такой кружкой день и начинал, и заканчивал.

Тень в углу дрогнула, сместилась, будто пошла рябью. Свинопотам очень внимательно и без усмешки поглядел на Елену.

— Говоришь, Квокка знала? Столичная, что ль?

— Да.

— Если тиски для рук перекрутить на шесть оборотов, как пальцы затем выправляют? — неожиданно спросил темный угол. Голос был тихий и, несмотря на это, внушительный. Неприятный.

— Любезный, мне за вас прямо даже неловко, — скупо улыбнулась Елена. — После шести оборотов пальцы не выправляют никак, там крошево костей, их не собрать. Пальцы отрезают, чтобы не загнило, а горе-палача выкидывают пинками из тюрьмы и профессии.

— Пинками… из профессии, — буркнул свинопотам. — А хорошо сказано. С душой.

Он снова поглядел на тень, кивнул. Елена ощутимо напряглась, но второй человек зашуршал чем-то, после загремел, застучал деревом и керамикой. В итоге его эволюций на столе появилась еще одна пивная кружка, третью он, кажется, налил себе в углу.

— Помянем доброго Квокка,— предложил сутенер. — Великий был мастер, больше таких не осталось.

— Помянем? — не поняла женщина.

— Ты когда?.. — мужик не закончил фразу, но смысл и так был понятен.

— За пару недель до того как в столице началось, — почти не соврала Елена. Подумала чуть-чуть и добавила. — Это личное, по работе и тюрьме споров и жалоб не было. Просто пришлось уехать… по делам.

Свинопотам кивнул, дескать, принял к сведению. Ответил:

— Когда там все началось, толпа быстро нахлебалась вина и крови, стала убивать уже не просто так, но с выдумкой, с огоньком творческим. Потащили жертв к тюрьме, пусть их, значит, палач, как положено оприходует.

— А… — выдохнула Елена. — Понятно…

— Ну да. Он им в рожи плюнул, топор бросил под ноги, словами разными покрыл от души. Что не убийца он, а палач, и пока не будет приговора судебного, пусть идут в… — сутенер искоса глянул на женщину. — Ну, туда, в общем.

— Понятно, — с грустью повторила Елена. — Дальше они его…

— Ну да.

— Там еще парень был, — вспомнила женщина. — Молодой такой, звали Динд. Ученик и помощник. Его тоже?..