— Нет.

— И ты думаешь о них каждый день?

— Д-да, — голос арбалетчицы дрогнул.

— А если бы они увидели тебя сейчас, зрелище бы их порадовало? Они были бы довольны, увидев, как ты изводишь себя? Увидев, что причиненное ими зло отзывается в тебе снова и снова?

— Зачем это все?.. — Гамилла все-таки посмотрела на рыжеволосую потухшим взглядом.

— Смотри, — Елена поставила две бутылки рядом. — Жертва и злодей, они всегда пара. Тот, кому причинили обиду, этого не забудет. Но и обидчик помнит сотворенное зло. Просто он его злом не считает. Никто ведь не думает про себя плохо?

Елена чуть запнулась, вспомнив искупителей, но сделала вид, что так и надо, продолжив:

— Поэтому злодей и его мишень, — она постучала по соответствующим бутылкам, отмечая роли. — Всегда связаны. Удовольствие подонку доставляет не только акт злодейства, но и память о нем. Понимаешь?

Гамилла нахмурилась.

— Подлость уже сделана, она вроде как закончена, — Елена больше всего боялась потерять нить повествования и с трудом сдерживалась, чтобы не «частить», поскорее выпаливая фразы, пока они оставались в голове. — Но в то же время продолжается. Ведь тебе по-прежнему больно. И пока ты будешь страдать, мечтать о мести, снова и снова переживать случившееся… — лекарка опять стукнула по горлышкам сосудов. — Ты играешь в эту игру на двоих. Ты как актер в пьесе. И твоя роль — страдание, боль, унижение. Раз за разом. Причем никакой награды. Сплошное мучение за свой счет. А где-то в темноте, за помостом, стоят два единственных зрителя, для которых ты играешь. И от этого им хорошо.

— Н-не… смотрят, — напряженно, в два приема сказала Гамилла и горько выдохнула. — Кто я для них?

Елене хотелось положить ладонь поверх сжатого кулака арбалетчицы, приободрить и утешить, но девочка с земли понимала, что делать этого сейчас не нужно. Кто его знает, как отреагирует человек в крайнем психическом раздрае на внезапный телесный контакт.

— После того, что вас связывало? После того как вы устроили супружество на троих? — приподняла бровь Елена. — Очень близкий человек. Очень памятный человек. Может быть, они не обсуждают тебя каждодневно, однако не забудут никогда. И, кстати, а почему ты решила, что их не интересует твоя судьба?

— Но-о-о… — Гамилла осеклась.

— Ага, — кивнула Елена. — Откуда ты знаешь, кто тебя видел, кто запомнил, кто, где и кому обмолвился? Почему так уверена, что за тобой после не отправили какого-нибудь соглядатая, чтобы нашел, вернулся и доложил, как нынче живешь? Это ведь разумно, они надру… унизили неподобающим образом женщину из благородного сословия. Вдруг подашь жалобу?

Арбалетчица нахмурилась еще больше, ей, похоже, такие мысли в голову не приходили.

«Криминальная психология» — хотела сказать Елена и вновь столкнулась с физическим отсутствием слов. «Преступная душа»?.. Нет, не то.

— Я уверена, — с нажимом сказала Елена. — Они старательно ловят любые слухи, любые весточки о тебе.

На какое-то время за столиком воцарилось молчание. Елена думала, что сказать дальше, Гамилла пыталась как-то уложить в голове новый взгляд на свою жизнь.

Спустя несколько часов рабочий люд заполнит улицы, спеша пропустить по кружке, а то и кувшин уговорить. После можно и домой, к сварливым женам, домашним заботам. На промысел с удвоенными силами выйдут карманники, а также прочий уголовный элемент, который любит толпу. В кабаках и тавернах будет не протолкнуться. Но сейчас в харчевне тихо и малолюдно. Какой-то забулдыга пожелал женского общества и быстрой любви, подвалив к столику. Елена глянула на него и без особых эмоций, устало подумала, что сейчас оборванный пьяница с вывороченными веками ляпнет про баб в штанах, а она разобьет о его башку пустую бутылку. Затем, если что, пожалуется комиту Дан-Шину, который хоть в местную «вертикаль власти» напрямую не встроен, однако вес какой-никакой имеет, все-таки императорский комиссар. Перехватив ее очень спокойный, пустой взгляд незваный гость стушевался и отвалил.

— Я… — вымолвила Гамилла и замолчала, не в силах подобрать слова.

— Случилась однажды история, — решила зайти с козырей Елена, снова используя превосходство в культурном багаже. — Я ее прочитала в старой книге у мэтра Ульпиана. Жил-был человек, хороший моряк и жених. А потом его предали лучшие друзья. Они вместе написали донос, а бесчестный судья отправил беднягу в страшную тюрьму, из которой не было выхода. Причем в день свадьбы.

— Сразу все? — недоверчиво спросила Гамилла. — Неудачно же он подбирал товарищей.

— Увы, — развела руками Елена. — Оказалось, что каждый ему по-своему завидовал и желал в душе зла. Но все-таки он сумел бежать, чудом и соизволением Пантократора.

Кажется, удалось не на шутку заинтересовать Гамиллу. Елена давно отметила, что большая часть аборигенов, по сравнению с землянами, живет в состоянии жестокого информационного голода, поэтому любая сколь-нибудь хорошая история ценится очень высоко.

— И много лет он посвятил… — рассказчица сделала внушительную паузу. — Мести.

— Получилось?

— О, да. Он не спешил и отомстил всем, включая нечестного судью. Не просто так, а с выдумкой. Все остались живы, но жизнь каждого была разрушена до основания.

— Это как?.. — озадаченно нахмурилась арбалетчица.

— Ну… — Елена старательно напрягала память. — Например, судья был уличен в том, что убил своего незаконнорожденного сына.

— А-а-а, — кивнула «госпожа стрел». — Понимаю.

— И так со всеми. Месть его была ужасна… только вот затем… — Елена опять выдержала театральную паузу. — В итоге оказалось, что себя покарал наравне с другими.

Гамилла сдвинула брови, но теперь уже не скептически, а скорее в готовности услышать неожиданную развязку.

— Он уничтожил их жизни, но и свою тоже. Каждый день после освобождения был посвящен мести, каждое мгновение. Человек пил ее и ею же дышал. И… все. Жена, дети, обычные радости, все прошло мимо. А когда возмездие пришло, не осталось ничего. Вообще ничего. Его ждала безрадостная одинокая старость, в которой не было ни целей, ни счастья. Только память о ненависти длиной на десятилетия.

— И что же теперь делать? — потерянно спросила, наконец, Гамилла.

— Хороший вопрос. Что же делать? — развела руками рыжеволосая. — Ответ простой. Но последовать ему будет… непросто.

— ?

— Уйди со сцены. Отомсти врагам счастливой жизнью.

— Не… понимаю.

Елена махнула рукой в сторону незадавшейся уличной игры.

— Скажи, могут быть «Король и свиньи» без игрока? — спросила самозваный психотерапевт. — Или пьеса без актеров? Хотя бы одного.

— Нет.

— Вот и здесь так же. Нет преступления без жертвы. Нет подлости без мишени для глумления. От тебя ждут игры по заведенным правилам, страданий и отчаяния. Покажи всем средний па…

Елена вспомнила, что в Ойкумене оскорбительным считается выставление ладони «лодочкой» с подогнутым большим пальцем, намек на то, что адресат — опустившийся отброс, который подтирается голой рукой.

— … «нечистую ладонь» и просто уйди, оставив зрителей.

— Но как?

— Откажись от всего с ними связанного. Пусть твоя жизнь будет настолько интересна и полна событиями… что тебе просто не до какой-то мести. Уверяю, рано или поздно они об этом узнают. И больше всего их уязвит… — Елена вдохнула поглубже, стараясь удержать в голове сложную конструкцию. — То, что ты считаешь их слишком ничтожными в сравнении с нынешними заботами. Ничтожными и не стоящими даже памяти.

— А тебе приходилось так делать? — внезапно спросила арбалетчица.

«Конечно» — хотела, было, сказать Елена, и ответ замерз у нее на губах. Гамилла ссутулилась, огонек в ее глазах начал гаснуть.

— Понимаешь, — вздохнула рыжеволосая. — Некоторое время назад… кажется, было это давным-давно, но и трех лет не минуло… Дурные люди причинили мне великое зло.

— Они… тоже… — прошептала Гамилла.

— Нет. Они, я думаю, украли меня из дома. И убили человека… близкого. Очень близкого.